Ольга Чигиринская - Шанс, в котором нет правил [черновик]
Чеддер, бросай стекломой, у нас совсем другие планы. Или? — Цумэ повернулся к Энею.
— Нет, все правильно. Пусть найдут мою кровь. Чем больше, тем лучше. Накинь на меня куртку, холодно, — Энея и в самом деле насквозь пробивал озноб.
Костя выпрямился и сказал:
— Все.
Бес, все это время смотревший в его сторону, перевел взгляд на Энея. Он не оборачивался как человек, нет — его просто как бы вывернуло наизнанку.
— Нет, — сказал он, поднимая трость. — Нет, еще далеко не все.
И ударил наотмашь.
Эней, защищаясь, поднял руку — но трость прошла через его плоть как туман — и всей силой обрушилась на висок.
Эней повалился на землю и провалился сквозь нее. Мир ушел вверх — как этаж, который покидаешь на скоростном лифте. Секунду или две он слышал, как его зовут. Потом не слышал ничего.
Интермедия. Дело железа
— Я пригласил вас, друзья, — смешок у доктора Бруммеля был как звук скрипки с отстающей декой. — Чтобы сообщить пренеприятнейшее известие. У нас завелся упырь.
Ротмистр Захарьин, приподняв голову над книгой, нарушил повисшую было в блиндаже тишину.
— Согласно пьесе, кто-то должен воскликнуть «Как упырь? Зачем упырь?!» Однако же мы не в театре, доктор, и восклицаний не будет. Что именно приключилось с дозорными?
— А то и приключилось, — доктор бросил шинель на руки денщику Арефьева и наметанным глазом определил мгновенно, в какой бутылке желтоватая водка-маотай. — Что эти косорылые окончательно человеческий облик потеряли. Теперь им мало снимать дозорных, они еще и кровь из них высасывают.
— Бесовщина какая-то, — буркнул вестовой и перекрестился. И то и другое как бы про себя, господа офицеры его в разговор не приглашали — но именно он первым сообщил, какими слухами полнятся окопы.
— Я слыхал, — вставил мичман Силуянов, — что у них есть обычай выдирать у еще живого врага печень и пожирать ее, пока теплая. Санитарные команды находили иногда тела с вырванной печенью.
— Вы знаете, — после маотая доктор дышал часто и шумно, — еще вчера я бы сам вам сказал — вранье. Сейчас я готов поверить чему угодно.
— И напрасно, — Захарьин поднялся, заложив книгу пальцем, прошелся из конца в конец комнаты. — Верить нужно только тому, что видел своими глазами. Вы своими глазами осматривали тела, стало быть, у вас есть все основания предполагать, что кто-то из японцев высасывает кровь. Высосаны, кстати, были все трое?
— Нет, — покачал головой доктор и налил себе еще. — Только один. Двое других просто убиты, но тоже как-то не по-людски. Их ведь не зарезали, ротмистр, не застрелили — им размозжили головы. Как в былинах — друг о друга.
— Ну, если как в былинах, то выходит как раз вполне по-людски, — маленький кавалерист пригладил белые волосы. Сколько ему лет, интересно? — подумал Арефьев. На вид иногда можно дать тридцать, иногда — восемнадцать или около того… Но он ротмистр, меньше тридцати ему никак быть не может. А иной раз посмотрит тебе в глаза — так и все сто дашь…
Оба они здесь, на батарее, были людьми чужими. Лейтенанта Арефьева перевели с затонувшего «Петропавловска» сначала на берег, в инженерную команду, а в октябре, когда стало совсем плохо — сюда. Там он хотя бы находился среди своих матросов и части офицеров, здесь не знал совсем никого. Это поневоле сблизило его с Захарьиным, потерявшим почти весь свой эскадрон на Волчьей горе. Хотя ведь казалось бы — с моряком Силуяновым их должно связывать больше, пусть они из разных экипажей. Но Силуянов был, во-первых, еще мальчишка, и тридцатипятилетнему Арефьеву не всякий разговор с ним давался легко. А во-вторых, в самом ротмистре было что-то цепляющее — и Арефьев все хотел понять, что именно…
— Для этого надо иметь и силушку былинную, — возразил доктор. — А откуда косорылым ее взять-то? Они все мелкие. А убитые оба — здоровенные лбы, один так выше меня на полголовы.
— И сколько это уже продолжается? — спросил Захарьин.
— Вы хотите сказать… это не первые?
— Нет. Всего смертных случаев, связанных со странными укусами — восемь. Соседи, конечно, понарассказывали небылиц, особенно нижние чины, но в восьми случаях можете быть уверены.
— И вы молчали?
— Представьте себя на месте командира батареи — неужто вы после первого же случая обратитесь по команде, рискуя быть осмеянным, а то и наказанным?
Офицеры переглянулись.
— А ведь болтали нижние чины, — припомнил Силуянов.
— Нижние чины о чем только не болтают… — поморщился доктор.
Нижние чины, подумал Арефьев, уже месяц не видели ничего, кроме пустой каши, и лишь изредка — конины. Мы тоже, но нам, офицерам, достаются все-таки лучшие куски… Среди нижних чинов собирает обильную жатву цинга. Во Втором запасном госпитале, говорил доктор, мрут десятками каждый день — не хватает медикаментов, прислуги, еды, которую можно давать ослабленным людям. Японцы обстреливают позиции и город. Каждый день ждем штурма. Да, вряд ли в такой обстановке кто-то решился бы докладывать об упыре… Хотя от японцев и в самом деле можно ожидать чего угодно. Арефьев вспомнил, как в феврале — всего-то одно лето прошло с тех пор, а кажется — целая жизнь… — японские брандеры перли в бухту под шквальным огнем; как пулеметы выкашивали на палубах маленьких желтолицых матросиков — а под огонь бесстрашно лезли все новые и новые, сменяя мертвых у руля и возле палубных орудий… У капитан-лейтенанта Каверина за одну ночь всю голову прорезало сединой от этого зрелища.
…Было бы хорошо, если бы чего угодно можно было ждать только от японцев. А то каждый раз знать не знаешь, что собственное командование учинит. Фок уже в открытую говорит, что, мол, крепость — это то, что в конце концов сдается противнику, и об этом помнить надо. И никто ему рот не затыкает.
— Нижние чины очень часто болтают дело, — спокойно возразил Захарьин. — У них просто не всегда достаточно соображения, чтобы изложить это дело нам на нашем языке.
Раздался отдаленный разрыв, с потолка блиндажа посыпалась земля. Потом еще один. И еще. Ерошевич, помощник командира батареи, посмотрел на часы.
— Одиннадцать. Началось.
— Сегодня — четвертый форт, — сказал Арефьев зачем-то. Все и так знали, что сегодня японцы обстреливают четвертый. А завтра — второй. А послезавтра — город, стараясь разнести мельницу и склады. Рутина, которая призвана извести противника, приучить его к тому, что враг работает по расписанию — тем неожиданней будет штурм…
Арефьев достал кисет, оторвал осьмушку газеты, скрутил «козью ногу» с мерзким китайским самосадом. Приличного курева никто не видел уже неделю.
— Дней рождения императора в ближайшее время не предвидится. Значит, ждать можно когда угодно, — помотал головой доктор. — Надоели, смерть моя. Как-то оно все же у них противоприродно устроено. Помните, Зарецкий… ах, откуда вам помнить, вас тут еще не было… Словом, при прошлом штурме на пятачке огнем таких зажали. Ну вот что б им сдаться-то? Так там все и полегли. А кто был ранен — «Тэнно хэйка банзай!» — и кинжал себе в пузо.
— Сдаваться им честь не велит, — Захарьин выглянул наружу, отдернув одеяло, которым был занавешен вход в блиндаж. — Я вот как раз читаю об их давней гражданской войне, которую подняли семейства Пин и Юань — не знаю, как это прочесть по-японски. Добрался до морской битвы, которую дал пинцам полководец, опять же не знаю, как по-японски, пусть будет Юань И-чжин. Так историк пишет, что пинцев с собой покончило больше, чем погибло в битве. В том числе и их тогдашний малолетний император. Регентша, его бабушка, привязала его к себе поясом, а меж собой и ним сунула священный меч и нефрит, после чего бросилась в воду. Чтобы император и знаки его власти не достались юаньцам. Некая придворная дама собиралась прыгнуть за борт с третьей священной реликвией — зеркалом — но меткий лучник пришпилил ее одежды стрелами к палубе, лишив ее возможности исполнить неприятную, но почетную обязанность.
— Экий кавалер, — хмыкнул Ерошевич. — А когда это было-то?
— Так ведь не разберешь, — пожал плечами Захарьин. — Они же счет годам ведут, понятное дело, не от Рождества Христова, а по правлениям своих императоров. Могло и сто лет назад это быть, а могло — и тысячу…
— Дикарями были, дикарями и остались, — поморщился Силуянов. — И останутся впредь, сколько лет ни пройдет.
— Представьте себе, нечто подобное господа европейцы говорят о нас, — улыбнулся Захарьин.
— Наши разведчики не высасывают кровь у их дозорных, — тон доктора был резок, неуместно резок. Это от усталости, подумал Арефьев, и, чтобы перевести разговор на другую тему, спросил у Захарьина:
— Что это за книга?
— Трофей. Взял у убитого офицера еще летом, все руки не доходили. Называется по-китайски «Жи-бэнь Вай-ши», что-то вроде «Неофициального комментария к истории Японии».
